Победитель двух чемпионатов мира и трёх Тур де Франс, Грег ЛеМонд - одно из топовых имён в истории велоспорта. Он был первым американцем, выигравшим Тур и, после дисквалификации Лэнса Армстронга, единственный оставшийся американский рекордсмен.

Его карьерные успехи также включают 5 побед на этапах Тур де Франс, один этап на Джиро, Тур де л’Авенир в 1982 г. и Критериум Дофине в 1983 г. 

Кроме его достижений, он был известен как один из первых пользователей безклипсовых педалей, аэрошлемов и руля «рогатки», за что и получил прозвище новатора.

Свою посткарьерную деятельность он продолжил в своей компании по изготовлению рам и партнером по развитию карбонового волокна Университетом Дикина.

ЛеМонд завоевал репутацию личности с сильным характером, того, кто будет выступать против допинга и активно, если понадобится. Он противостоял Лэнсу Армстронгу и вытерпел массу насмешек по этому поводу, а также видел, как его марка велосипеда была вытеснена компанией Trek. В итоге Армстронг подтвердил, что он принимал допинг большую часть своей карьеры, а над Лемондом уже никто не смеется. Теперь, в возрасте 56 лет, ЛеМонд делится своим опытом с нами, вспоминая о совместной работе с Бернаром Ино и Лораном Финьоном, о случае на охоте, который чуть не убил его, о своей анти-допинговой позиции, важности сострадания и настойчивости.

ЛеМонд: В детстве у меня был синдром дефицита внимания. Я был дикарем. Моя сестра была гимнасткой мирового класса. Она была очень целеустремленной и, в отличие от меня, хорошо училась в школе. Но когда я начал кататься, я открыл для себя целый мир. Благодаря физическим упражнениям, я вдруг стал лучше понимать и запоминать то, что читал, и чему уделял внимание.

Оглядываясь назад, я думаю, что синдром дефицита внимания пропал с началом моих спортивных успехов. Чтобы не зацикливаться на проблеме, нужно найти, на что отвлечься. Многие люди с таким же заболеванием просто не задумываются об этом. Я считаю, велоспорт определенно изменил направление моей жизни в положительную сторону. Мои родители воспитали во мне чувство морали. В возрасте 12 лет я ничего не имел даром. Я открыл для себя рыбалку нахлыстом, но для нее мне требовалась наживка. И я попробовал украсть ее в китайском магазине. Мне было очень стыдно, я оглядывался. Позади меня стоял высокий парень, наблюдавший за происходящим. Он позвонил моей матери. Боги, когда ты расстраиваешь свою мать... это была последняя вещь, которую я украл в своей жизни. Мои родители проделали феноменальную работу воспитывая меня. 

Говоря об обманном пути, я вспоминаю Бруно Корнилета на Coors Classic в 1986-м. Он состоял в команде Peugeot и из-за фальстарта полиция вывела его из гонки за 3 или 5 км до финиша, и я стал победителем той гонки.

UCI не хотели давать Корнилету первое место. Я настоял на этом и отказался подниматься на подиум. Типа «я не приму этого. Ни за что». Наконец, я убедил организаторов гонки, UCI, отдать победу Корнилету. Пятью или шестью годами позже он стал моим партнером по команде, и он подошёл ко мне и поблагодарил за тот случай.

Но это нормально, он должен был выиграть. Может, кто-нибудь из гонщиков принял бы такую победу, но это была бы просто очередная победа в их карьере. Но что это значило бы для меня? Для меня это не все равно. Если хочешь выиграть, делай это честно. Я рад, что меня так воспитали.

Когда меня ранили на охоте, я точно понял, что жизнь может быть очень коротка. Я был в шаге от смерти, потерял 60 или 70% крови и сильно повредил правое легкое. За 5 недель я похудел с 68 кг до 54 кг. Я потерял всю мышечную массу. В конце июля у меня была ещё одна операция. После ранения у меня была серьёзная операция брюшной полости с разрезом в 22 см, и она предусматривала болезненные последствия с некоторыми осложнениями. И из-за таких осложнений мне пришлось пережить ещё одну операцию.

На следующий день я подписал контракт с PDM. Они единственные захотели меня взять к себе. Они хотели, чтобы я начал кататься до конца года. 

Странно, что я не бросил спорт вообще. Оглядываясь назад, думаю, я должен был, и фактически я почти так и сделал как раз перед тем, как я выиграл Тур де Франс в 1989 году.

Меня веселит, когда меня называют новатором в велоспорте. Такая репутация. Но дело лишь в том, что я интересовался и видел возможности там, где другие не видели. И я считаю это моей сильной чертой.

Знаю, что на решение принимать допинг сильно влияют деньги. И я не осуждаю гонщиков 2000-х. Есть лидеры, и есть те, кто жертвуют. То есть, у всех есть выбор, но существует давление, и поэтому редко когда встретишь, чтобы целая группа могла сказать «нет, я этого делать не буду», т.к. они обожают велоспорт. И потом им твердят, что для них это вообще не вредно.

После ранения я был в команде PDM. Они были известны как одна из первых команд, принимавших допинг, но я понял это лишь после подписания контракта. 

Хорошо, что именно в тот год я был ранен, т. к. я считаю, я мог быть уязвимым, а именно так гонщиков и заманивают в эту ловушку.

Они называют это «медицинской реабилитацией», но это не реабилитация, это - медикаментозное вмешательство.

Не думаю, что моя карьера вызвала бы во мне больше гордости, принимай я допинг. Многие из гонщиков теперь говорят, что не хотели бы, чтобы этот наряженный период был в их жизни. Думаю, сейчас ситуация для нас улучшилась.

Много писалось о напряжении между мной и Бернаром Ино во время Тура 1986 года. Но наши отношения в общем были очень добрыми. Он был Эдди Мерксом своего времени. 

Я столкнулся с ним, когда мне было 18, перед тем, как я стал профессионалом в команде Renault Кирилла Гимара. Мы начали кататься вместе. Он вообще относился ко мне как к брату. Он ушёл, чтобы освободить дорогу мне и другим гонщикам.

Ино прекрасно относился к своим партнерам по команде. Конечно, призовые деньги делятся - это составляющая спорта, - но я помню, как он делил со всеми долю, которую не обязан был делить ни с кем. И он ко всем относился с уважением.

Никакого эго. Имею ввиду, он был лидером, но лидером в смысле «ладненько, завтра готовимся в атаку». И никогда не было ничего, вроде «вы мои наемники, вы не имеете права слова». Думаю, дух Renault тоже сыграл роль. Если я в гонке сделал что-то для него, он сделает что-то для меня в ответ. Так же и с другими гонщиками. Так же мы делили и успех. 

Именно из-за такой близости у нас и возник конфликт в 1985 - 1986 годах. В первый год я помог ему выиграть пятый для него Тур. После этого он сказал, что он поможет мне в 1986-м, но все получилось совсем не так.

Думаю, если бы Гимар все ещё был у нас управляющим, ничего бы не изменилось. Он бы сказал ему, «ты выиграл в пятый раз благодаря Грегу, время отдать должное». Поэтому мне было тяжело. Я все ещё улыбаюсь, когда он говорит, что работал на меня. Я читал, что Жан-Франсуа Бернар недавно говорил, «ну да, Ино постоянно пытался его кинуть».

В итоге дошло до того, что мы перестали разговаривать друг с другом, и я смирился с этим, но только в тот момент. Я бы хотел, чтобы этого не происходило.

Иногда мне хочется, чтобы я был более жёстким, меньше волновался о таких вещах. Но 25% CEO в Америке - социопаты. Многие успешные люди - социопаты. Но я - нет. Это просто, когда у тебя люди не вызывают эмоций и сопереживания. Но я действую совсем не так. И я бы это не менял в себе.  
Гимар научил меня больше верить в себя. Думаю, одна из самых важных фраз, сказанная им, была эта: ничто не закончилось, пока не пересёк финишную черту.

Не многие гонщики, думаю, смогли бы вернуться в велоспорт после такого ранения, как было у меня, вытерпеть все насмешки и критику. Многие бы просто ушли.
 В этом моя сила - оставаться в игре. Я прошёл через несколько сложных, стрессовых периодов за последние 10-15 лет. Теперь я понимаю, почему мне многое удавалось в велоспорте. Если я ставил перед собой цель, я был одержим. Единственное исключение - это если, из логических соображений, нет смысла продолжать.

В этом отношении, если бы я знал, что будет в конце моей карьеры, что многие гонщики будут принимать допинг, что я не буду иметь возможности делать то же, что я просто разрушу свой организм в попытке опередить их, я, вероятно, ушёл бы ещё в 1992-м. Но мы не знали, что будет дальше. 

После ранения мне был поставлен диагноз миопатия; сделали биопсию для подтверждения. Это когда митохондрии поражаются токсинами. В результате ранения у меня в организме оказался свинец, и я во всю пытался соперничать с другими, принимая допинг, что сильно повлияло на мое здоровье. Единственным гонщиком с таким же ощущением сильной усталости в тот период, которого я знал, был Лоран Финьон. Мы разговаривали в 2008-м или 2009-м, и он сказал, что в какой-то момент он настолько устал, что руки не поднимались.

Разница между Финьоном и мной и даже некоторыми гонщиками, такими как Энди Хэмпстен и всеми другими... Если вы один из обычных гонщиков, которые не борются за генеральную классификацию, вы подойдете к своему пределу, а затем будете кататься под ним, потому что вы должны закончить гонку.

Что касается нас, вы знаете свое место в пелотоне после 10 лет гонок. Я знаю, что если я хорошо тренируюсь, я должен быть хорош, но для меня этого мало и я пойду до последнего. И Лоран сказал, что он это сделал. Он ушел, потому, что выдохся.

Я и Лоран были друзьями. Мы вступили в большое противостояние в 89-м. Мы дрались за победу, сражались до конца. Но, честно говоря, мне было плохо оттого, что он проиграл гонку, потому что он изо всех сил старался вернуться на вершину. Мы встретились потом в 97-м году. Затем мы встретились в 2008 году, поехали, поужинали, а затем снова в 2009 году.

И знаете, ко мне обращаются со словами «Грег, Грег, в 89-м, какой хороший результат», а к нему - «ну как ты мог проиграть?». А я стою рядом с ним и смотрю на это все. Представьте, его знают не из-за его двух побед, а из-за одного проигрыша. Лоран никогда больше не возвращался на Елисейские поля после Тура в 1989-м. Зная это, я наверное, отдал бы победу ему.